Про описанных Гоблинов духов, которые насмотрелись "Чапаева" и шли на пулеметы, все уже почитали и повеселились...
Но может стоит до-кучи послушать все-же тех, кто непосредственно был в том бою?
Как я уже писал, бойцы до такой степени на своей высоте 3234 укурились, что начали всякий бред выдумывать. А Бондарчук подхватил...
А на самом деле - не было этого ничего. Укурились и нагнали по полной. А им за это двух Героев Советского Союза дали. Как знатным гонщикам... Ведь повеселили командование своими байками.

--------------------------------------------------------------------------

"…..

Владимир Щиголев
Гвардии сержант 345-го ОПДП, 9 рота

Наш доблестный гвардейский капитан Махотлов, командир 9-й роты, давал указание: собрать со всего полка всех залетчиков – нарушителей. Кого-то привозили практически с гауптвахты. Собирали лучших гвардейцев 345-го полка в 9-ю роту. Для одних это было честью, для других – наказанием.

Руслан Безбородов
гвардии рядовой 345-го ОПДП, 9 рота.

Я закончил художественное ПТУ, и в фильме у моего героя прозвище Джоконда.
В десантные войска я попал, можно сказать, случайно - просто хотелось спрыгнуть с парашютом. Подготовка у нас шла в Узбекистане, в Фергане. Ферганская учебка была единственной в Союзе, готовившей горных снайперов. После нее мы смокойно могли со ста метров попасть в пяткак из "калашникова".
Преподавали нам боевые офицеры. Был у нас прапорщик Силантьев, людей он не бил, но когда один раз ударил, то чуть не оставил человека без глаза. Дрессировали.
Был у нас горный центр - мы называли его "Ебун-гора" - пригорок метров 400, почти отвесный, весь усыпанный щебнем. Пытаешься забраться, но только на одном месте сучишь ногами. В Средней Азии к тому же очень сырой климат. Однажды мы бежали 15 километров, по колено в снегу. Кто-то отстает - рота надевает противогазы, возвращается, его заталкивают в середину и на бегу начинают мутузить. Прибежали, а у человека не выдержало сердце. Смертность была высокая - за шесть месяцев в роте умерло семь человек. Опять же малярия, тиф, гепатит, все время недоедаешь. А из столовой ничего вынести нельзя. Один боец спер две буханки хлеба, его заставили их есть, а нас построили и велели отжиматься. Отжимались мы за любую провинность, иногда всю ночь.
А когда отправляли на войну, построили всех на плацу и такую сказали вещь: "Кто не хочет в Афганистан - шаг вперед". А разве ты можешь? Ты стоишь с людьми, с которыми шесть месяцев бок о бок прожил все это.

...

Когда мы из учебки прилетели в Афганистан, на базу полка в Баграм, никто не знал, что этоза 9-я рота. Но когда мы попали в нее, я понял, что все, что мне до сих пор рассказывали про дедовщину - фигня. Мы боялись зайти в казарму часов до трех ночи - ждали, пока заснут деды. Вот пример. Отбой. А тебе говорят: давай, через пять минут роди пачку "Мальборо". В-принципе, это было возможно, но не ночью же... В фильме есть эпизод, как мой герой за спичками идет в духовский кишлак... Теперь думаешь, зачем туда полез? А тогда это казалось единственным возможным вариантом.
Многие стремились на боевые. Там, по крайней мере, можно было отоспаться. Хотя условия были тяжелые, средняя температура 50 градусов.
У нас парень умер от теплового удара, было 73 градуса. Ходишь как пьяный, в полной боевой выкладке - а это килограмов 50. А тебе говорят: через два часа лагерь развернуть во-о-он на той высоте. И ты идешь. Язык к небу присыхает, пить нельзя. Деды шли налегке то впереди – проверяли обстановку, то сзади – подгоняли прикладами по шее. Я видел как здоровые, взрослые мужики плакали от бессилия. Многие ходили на таблетках, они у нас назывались «озверин». После них спать не хотелось и появлялась энергия. На этих таблетках я потом колол дедам наколки. Они поднимали меня ночью и говорили: «Давай, рисовать умеешь». И вот я колю и засыпаю с открытыми глазами, рука уходит. Дед говорит: «Блин, чего-то больно». Смотрим, а у него уже крыло на наколке куда-то в подмышку ушло. Пришлось дорисовывать облака. И кстати, меня поразила красота Афганистана. Я как-то даже попытался взять с собой на боевое задание акварельные краски вместо банки сгущенки. Этот контраст между красотой природы и опасностью настолько проникает в тебя, что это ощущение остается у тебя фактически на всю жизнь. Я по памяти могу писать эти закаты, восходы.

Иван Бабенко
Гвардии старший лейтенант 345-го ОПДП, артиллерист наводчик, прикрепленный к 9-й роте.

4 января 1988 года на высоте 3234 мы засекли пуск «стингера», работавшего по ущелью и по плато. И тут же у нас начались проблемы. Нас накрыли артиллерией и до обеда плотно систематически обстреливали «эрэсами». А до обеда стреляли, потому, что солнце было со стороны духов. В горах есть такое понятие – дымка. То есть очертания ущелья видны, но из-за дымки невозможно определить направление, откуда стреляли. А после обеда солнце уже нам в затылок, освещает их. И все. Артобстрел прекращается.
7 января, в Рождество, в 12 часов опять начался обстрел. И один «эрэс» упал прямо на высоту. А у нас как раз был прием пищи, обед. А бойцы – мой радист Андрей Федотов и еще один боец, который должен был весной увольняться, решали, к кому первому ехать в гости? В Курган или в Челябинск? Такой стоял вопрос острый. А в 12:20 Андрея не стало.
Мы, как правило, всегда пуски слышали заранее: идет пуск «тух-тух-тух-тух», и только через какое-то время долетают снаряды. Бойцы помнят, у меня на груди был такой металлический свисток. Я сразу даю сигнал: все в щели, перекрытия. Но Андрей на подлете начал подниматься по горке, и тут снаряд… Его фактически разорвало.
Ну мы, естественно доложили Востротину, у него был позывной «Варяг»: «у нас 021-й». Т.е. погибший. А у духов был хорошо организован радиоперехват, у нашего начальника артиллерии до сих пор сохранилась его запись.
Они, в общем, просекли, что у нас подавленное настроение в связи с тем, что погиб товарищ. И в 16 часов начался бой. Начался в открытую, в наглую. Духи были обкуренные. В него стреляешь из «утеса», крупнокалиберного пулемета, а он стоит – даже не пригибается. Первый, самый тяжелый натиск принял командир «утеса» Александров. Небольшого роста такой, метр семьдесят, наверное, с кепкой. Он когда начинал стрелять, сам прыгал вместе с этим пулеметом. Царствие ему небесное.

Владимир Веригин
Гвардии сержант 345-го ОПДП, 9-я рота.

Никто не думал, что духи так близко. Ближе к вечеру они уже стали стрелять из автоматов и пулеметов метров с 200-300. Часов в семь – совсем уже близко. Сам бой для меня сейчас весь как в тумане. В фильмах про войну я не понимаю, как там командиры руководят солдатами? Видишь, кто-то отстрелялся – ты занимаешь его место. Потом, когда сам отстреливаешься и нужно идти за патронами, сменяют тебя. Но точно помню, что спасли нас артиллеристы. Если бы не они, мы бы на высоте не удержались. В какой-то момент наш наводчик Иван Бабенко отошел от основной группы метров на 50 и оттуда стал корректировать артиллерию. Практически вызывал огонь на себя. И еще очень хорошо помню, как погиб Андрей Мельников из моего призыва. Его ранило, но крови почти не было. Осколочек точно в сердце попал. Он отполз под скалу, где у нас раненые и убитые лежали, съежился весь, говорит: «Больно мне». А потом затих – и все, смерть почти мгновенная.

Иван Бабенко

Самое тяжелое, конечно, было, когда опустилась ночь. После 18:00 было уже темно. И видишь только вспышки и трассеры с той стороны. Выстрелы ниоткуда. Потому, что пулю, летящую в тебя, ты не слышишь…
А после боя, когда мы вернулись на базу, узнали, что это был за отряд. «Черные аисты», по-афгански это звучит как «чохат лор». Все в черных чалмах. Это даже не наемники были, это круче. Это люди, которые совершили преступление перед Аллахом и могут искупить его только кровью неверных. Ну неверными были мы, как христиане. Крики были такие: «Москва, сдавайся!», «Комсомол – хана!». Такие вот дикие выкрики. А слышно очень здорово, потому, что в одном конце крикнешь, а эхо по всему ущелью.

Владимир Веригин

В какой-то момент между атаками мы собрались передохнуть. И тогда единственное чувство было – зависть к погибшим. Потому, что у них была уже какая-то определенность. А у нас даже мыслей о смерти не было. Все равно уже было. Мы были готовы ко всему – ходили как зомби. Когда начало светать, я стал пересчитывать патроны. Раз, наверное, тридцать пересчитал. Их было 12. Еще граната и нож духовский. Мы уже готовились отбивать атаку, но тут подошла наша разведрота с припасами – они их ящиками несли. А духи отошли.

Валерий Востротин
Гвардии полковник, командир 345-го ОПДП, Герой Советского Союза.

В общей сложности бой длился двое с половиной суток. Но для меня оказать помощь моей любимой роте было достаточно проблематично. Полковая разведрота вышла на подмогу, но, к сожалению, боевая обстановка, горный ландшафт не позволили нашим резервам подойти своевременно. Тем не менее, задача была выполнена, высота удержана. Всего бойцы выдержали 12 атак. Из 39 человек погибло 6, ранено было 12. Двое – Вячеслав Александров и Андрей Мельников – были представлены к званию Героя Советского Союза. Посмертно.

Владимир Веригин
….
…когда вернулись на базу, оказалось, что в роте осталось 12 человек: остальные или в госпиталях или убиты. Казарма такая пустая была…
….

Иван Бабенко

Конечно, лично я не думал – никто из ребят не думал, - что будут снимать фильм о 9-й роте. Что это войдет в историю. Просто каждый офицер, каждый солдат выполнял свой воинский долг. Конечно, приятно, что сняли фильм о 9-й роте. Герои фильма действительно существовали, кто-то остался жив.

Владимир Щиголев

В то время ведь никто не спрашивал. Сказали в Афганистан – значит, в Афганистан. Мы и там послужим, повоюем. Тогда казалось, что война – это что-то далекое. Как в детстве: взял палку, стрельнул из-за дерева – убит. Поднялся и дальше побежал. А тут смотришь, из-за дерева стреляют, кто-то падает, а потом не поднимается. А кто-то поднимается, но наполовину, без руки, без ноги. Я до этого не думал, что мне придется стрелять. Не просто стрелять, а стрелять по живым мишеням. Ведь принцип был простой: если не мы, то нас.
Не такие уж мы были великие войны, как говорят иногда: 9-я рота! 9-я рота! Да обыкновенные пацаны. Но все-таки мы выдержали это дело, не упали."

(с) "Esquire". сентябрь 2005г.