Клуб Любителей Секса (КЛС): О натуре...

Утро выходного дня на даче... Все куда-то разъехались, я один. Солнышко греет, но еще не печет... Разделся до гола и босиком кошу газон косилкой... Она на колесиках: толкаешь впереди себя - она косит, толкаешь - косит... Ни шума, ни вони, ни электрических проводов,.. только запах свежескошенной травы... Хорошо!

А еще хорошо, что забор - глухой и высокий. Так что болтай себе яйцами на здоровье - никто не увидит... Ну, может кому-то и нравится, если... увидят, но мне как-то... как-то нет. Хотя...

Хочу заметить, что я не толст, не обрюзгл, не лыс и не очкаст. Ничего дурного про тех, кто именно таков и есть, сказать не могу... Возможно, они прекрасные рассказчики или певцы... или замечательно играют в шахматы... Однако, если представить такого человека нагишом, солнечным летним утром, толкающим впереди себя газонокосилку,.. то настроение уже совсем иное, нежели то, которое мне хотелось бы передать.

Так вот, я - человек среднего возраста, среднего роста и среднего телосложения, немного лохматый после неспокойной ночи в одинокой постели, хожу голый по лужайке, кошу газон, жмурюсь на солнышко и медленно думаю. Точнее, вспоминаю...

Воспоминание первое. О помидорах...

В студенческие годы мы ездили летом на Ахтубу - рукав Волги, между Волгоградом и Астраханью. Порыбачить и ваще... За семь лет этих поездок (я не двоечник, а просто в нашем институте учатся долго) случалось много всего разного, интересного и забавного. Но сейчас, глядя на свои голые яйца, я вспомнил такой случай...

Как-то раз мы поплыли на другой берег (а река довольно широкая), где были помидорные поля, проползли через камышовые заросли и на пузе въехали в помидорные грядки, стараясь, чтобы нас не заметили стройотрядовцы, собиравшие эти самые помидоры, но на другом конце поле. А поля там, слава Богу, широкие...

Должен заметить, что было нас в тот конкретный раз трое мужуков и были мы совершенно голые. Народу в тех местах в те годы было не очень много, баб мы с собой брали только один, самый первый раз и с тех пор зареклись это делать... Почему - отдельная история. Вобщем, стесняться нам было некого. Кроме того, как только мы попадали в те места, на нас сразу нисходило такое состояние... как бы это... без мата... Короче - апофигизм. К тому же, к финалу отдыха это приятное состояние достигало апогея. Апогей апофигизма. Апофигей...

Так вот, три темно-коричневых крокодила (после трех недель астраханского солнца обязательно покоричневеешь,.. если не сгоришь) вползли на помидорные грядки, разлеглись - кто на бочок, кто кверху пузиком - и начали жрать помидоры. Кусали их прямо с куста - потому что лень рвать, обливались теплой и сладкой помидорной жижей, стараясь только, чтобы она не затекала в уши... Благостная тишина жаркого дня прерывалась лишь стрекотанием кузнечиков, да нашим гадостным чавканьем и раскатистым пердением... (Потому что и вчера и позавчера и неделю назад и на завтрак и на обед и на ужин были помидоры, помидоры, помидоры... Разумеется, помидоры не являлись единственной составляющей нашего рациона, однако, были постоянным атрибутом оного. Мы, будущие врачи, даже диагноз такой придумали: помидорная болезнь. Ну, или синдром - кому как нравится.)

Насытившись, мы стали медленно отползать с позиций. Делать это нам приходилось ногами вперед, дабы не выпускать стройотрядовцев из виду. Так, медленно вползая в камыши, мы вдруг услышали сдавленный крик... Обернувшись, мы увидели двух девушек в купальниках, судорожно сжимавших в руках свои шмотки, частью которых явно были зеленые стройотрядовские куртки. Волосы у девушек были мокрые. Ага, прогульщицы! Сбежали, видать, искупаться, а теперь хотели тайком вернуться в строй своих отрядовцев.

Таких больших глаз, какими эти девушки-прогульщицы смотрели на нас, я не видел никогда до того и, пожалуй, никогда после. Что ж, их удивление можно понять: три голых темно-коричневых мужука, перемазанных землей и помидорной жижей ползут тачками вперед и кверху, пристально вглядываясь в знойную даль... Потом мужуки оборачиваются, и оказывается, что все их небритые рожи обильно усеяны присохшими к щетине мелкими помидорными семечками. Впрочем, мужуки - явно не бомжи (впрочем, в те времена и бомжей-то, кажется, еще не было) и, видимо, не зеки - двое из троих, повернувшись, оказались вполне интелегентно очкасты...

Такой вот случился казус... Осталось добавить, что с девушками теми мы подружились, катали их на байдарке (от берега до берега), пели песни у костра... Был ли интим? Конечно же, был,.. но разве в этом дело?..

Воспоминание второе. О сардельках...

Вскоре после окончания института я женился. И очень скоро развелся. И сразу после встретил девушку... Тамару. Имела она южное происхождение и, самое главное, большую и удивительно красивую попу. Ну, просто царь-попу! То есть, конечно же, царицу... Встречались мы с Тамарой около года и все это время я удивлялся и радовался этой ее чудо-попе, но... женится не хотел. Потому как,.. это сейчас ее попа - чудо, а если ее разнесет лет через пять?! И будет уже не попа, а, извините, жопень... И на фига мне это надо?

Короче, мурыжил я так девку, мурыжил... и наконец она мне изменила: случайно застукал ее идущей из кино с каким-то хмырем. Я очень страдал и еще какое-то время пытался сохранить или восстановить отношения, но безрезультатно, и вскоре Тамара вышла за этого хмыря замуж. Во время одной из прощальных встреч я говорил Тамаре о том, что когда мы расстаемся, то умирает, уходит в небытие, целый мир, созданный нами... Например, наши любимые сардельки в кафе у памятника Юрию Долгорукому, где мы частенько сижывали, отдыхая после ебли... "Как же наши сардельки?!" - взывал я к ней,.. но тщетно...

Встретились мы вновь через год. К тому времени, Тамара успела уже развестись, но не успела еще раздаться попой,.. поэтому как-то так само собой получилось, что мы опять начали встречаться. И встречались почти год, а потом она поехала в Грецию по какому-то студенческому обмену. По возвращении мы с Тамарой и еще с небольшой компанией отправились на машинах в Астраханскую область, на Волгу... Так вот, по дороге, когда во время ночлега я решил, так сказать, открыть курортный сезон, Тамара заявила мне, что в Греции полюбила какого-то грека, прожила весь месяц у него и теперь любит нас обоих и не знает, что ей делать...

В ту ночь я очень страдал. А наутро решил: что же отпуску пропадать?! Скажу ей, что рано что-либо решать, что время, дескать, покажет... Сейчас устрою себе и ей две недели усиленной сексотерапии, а по возвращении - простюсь, потому что... Ну, скока можна!!! То хмырь какой-то, то теперь... грек...

Так все и получилось. Никогда раньше и никогда после я так много не занимался сексом, как в те две недели... Как будто членом пытался выбить из нее того грека и воспоминания о нем. Мы трахались в машине, в палатке, в лодке посеридине реки, ночью на песчанном пляже, рано утром в прохладной воде, в степи среди колючек, на арбузной бахче и в помидорных грядках... К концу этих двух недель ее прекрасные карие глаза немного затуманились, и никакого грека в них уже не было!

По возвращении в Москву я сказал Тамаре, что не буду мешать ее греческому счастью и все такое... Она же призналась, что грек этот уже стерся из ее сердца и там поселился теперь один я безраздельно... Тамара гладила мои руки, нежно заглядывала в глаза, а потом шептала на ухо "Ты помнишь, помнишь..." и вспоминала сексуальные подробности этих двух недель... Я начал уже сомневаться и уверенность моя в необходимости расстаться с ней - по крайней мере, прямо сейчас - начала таять... И тут! Тут она сказала: "А помнишь... наши сардельки?!.."

Скажу прямо, так я не ржал никогда до того и, возможно, никогда после. Оглушительно громко и невыносимо долго, со слезами на глазах и икотой потом.... Это был не просто смех, а какой-то истерический приступ гоготания, в котором, однако, я получил очищение и освобождение... Этакий катарсис.... Ни о каком продолжении романа уже не могло быть и речи. Тамара еще стояла рядом, но уже стала просто воспоминанием. Воспоминанием о нескольких годах моей жизни, прошедших под знаком ее большой и удивительно красивой попы.

...Медленно катиться газонокосилка по поляне, уже не цепляя кончики коротко остриженной травы, и медленно иду за ней я, голый и улыбающийся каким-то своим воспоминаниям. И непонятно уже, то ли это я ее толкаю, то ли это она тянет меня за собой...

Naturalist